Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо
Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо
Про то, что больше нет сил
Про то, что я почти запил - но не забыл тебя
Про то что телефон звонил
Хотел что бы я встал, оделся и пошол
А точнее побежал
Но только я его послал
Сказал что болен и устал
И эту ночь не спал
Виктор Цой
воскресенье, 30 августа 2009 г.
суббота, 29 августа 2009 г.
Это не сон
Не жди, ты не проснешься. Пора вставать. Идти. Бежать, не оглядываясь. Туда, где тебя больше не найдут. Где не найдет тебя время. Где не найдут тебя сомнения.
Ты теряешь страх. Мысли - острее самурайского меча, блеснувшего кончиком острия в лунном свете твоих грез.
Ты видишь её лицо. Оно доброе и уже совсем беззаботное. - Она улыбается, и ты улыбаешься ей в ответ. Прикосновение руки, трепет сердца, губы слегка подрагивают и рвется красноя ленточка. Это не финишная полоса. Это только начало.
- Я люблю тебя.
- А я люблю тебя.
Дальше вы пойдёте вместе.
Ты теряешь страх. Мысли - острее самурайского меча, блеснувшего кончиком острия в лунном свете твоих грез.
Ты видишь её лицо. Оно доброе и уже совсем беззаботное. - Она улыбается, и ты улыбаешься ей в ответ. Прикосновение руки, трепет сердца, губы слегка подрагивают и рвется красноя ленточка. Это не финишная полоса. Это только начало.
- Я люблю тебя.
- А я люблю тебя.
Дальше вы пойдёте вместе.
понедельник, 24 августа 2009 г.
четверг, 20 августа 2009 г.
вторник, 11 августа 2009 г.
Разоблачение тайны Кока-Колы
Более ста лет (с 1886 года), люди употребляли напиток, о составе которого можно было говорить только за не пробивными стенами, и то шепотом. Ходили байки и, можно даже сказать, легенды, о ингредиентах Кока-Колы. Утверждали что, долгое время, пока не докопались до горькой, но вполне бодрящей истины, в составе напитка присутствовала незначительная доза кокаина: чтобы потребителей «подсадить», а от того и название. Были теории и по хлеще, которые доходили в плоть до масонских заговоров, глобального масштаба. Но трезво мыслящие понимали что люд всегда говорил и, пока язык на месте, ни когда не перестанет давать своей фантазии волю, через оральное отверстие. И слава Богу! Поскольку на сегодняшний день, в нашем обществе родился целый фольклор на тему амброзии, для ленивых наркоманов. И когда за столом уже говорить не о чём, кто-то непременно скажет: а ты знаешь что у тебя в стакане? И беседа затянется если не на час, то на два.
Но сегодня можно смело сказать, что сказке этой конец, а кто слушал — молодец. И это благодаря одному аптекарю из Атланты, Джону Пембертону, который был столь любезен и нашел немного свободного времени, чтобы разгадать одну из величайших тайн, прошлого столетия. И так, дамы и господа, рецепт Кока-Колы ко всеобщему обозрению:
"сахар (%10.58 W/V), фосфорную кислоту (0.544 G/L), кофеин (150 MG/L), карамель (%0.11), двуокись углерода (7.5 G/l) и экстракт "Кока-Колы" (%0.015 W/V)"
Остается лишь один вопрос. Что же это такое, этот экстракт Кока-Колы? Из чего добывается? Может из какого-то куста африканского «Колуса Флоруса“, который был найден британскими учеными во время колонизации на заднем дворе вождя Ндаку Ванги, покуривавшего оный в свободное время? Нет! Всё гораздо проще! - Экстракт Кока-Колы, добывается из кока-коловых жучков (а точнее из самок). И имя этим жучкам «Кошениль», или кошенильный червец (coccus cacti), мексиканское насекомое из группы травяных тлей (Coccidae). При их умерщвление, из насекомого самки, добывается натуральный краситель «кармин», или пищевая добавка «кошениль» (cochineal), так-же известная как кошенильная кислота, которой присвоен международный индекс Е-120. Это и есть загадочный экстракт Кока-Колы. И если вдруг кто-то захочет сэкономить, и приготовить чудо-напиток у себя дома — не отчаивайтесь, в Мексику, за кошенильными самками, вам ехать не придется. Поскольку тут же, под рукой можно сказать, имеется и Армянская Кошениль (Porphyrophora hamelii), и Польская Кошениль (Porphyrophora polonica) которая так удобно распространена в Западной и Восточной Европе и европейской части России. Они так же являются членами надсемейства кокцидов и ни чем не уступают своим мексиканским компадре.
Но сегодня можно смело сказать, что сказке этой конец, а кто слушал — молодец. И это благодаря одному аптекарю из Атланты, Джону Пембертону, который был столь любезен и нашел немного свободного времени, чтобы разгадать одну из величайших тайн, прошлого столетия. И так, дамы и господа, рецепт Кока-Колы ко всеобщему обозрению:
"сахар (%10.58 W/V), фосфорную кислоту (0.544 G/L), кофеин (150 MG/L), карамель (%0.11), двуокись углерода (7.5 G/l) и экстракт "Кока-Колы" (%0.015 W/V)"
Остается лишь один вопрос. Что же это такое, этот экстракт Кока-Колы? Из чего добывается? Может из какого-то куста африканского «Колуса Флоруса“, который был найден британскими учеными во время колонизации на заднем дворе вождя Ндаку Ванги, покуривавшего оный в свободное время? Нет! Всё гораздо проще! - Экстракт Кока-Колы, добывается из кока-коловых жучков (а точнее из самок). И имя этим жучкам «Кошениль», или кошенильный червец (coccus cacti), мексиканское насекомое из группы травяных тлей (Coccidae). При их умерщвление, из насекомого самки, добывается натуральный краситель «кармин», или пищевая добавка «кошениль» (cochineal), так-же известная как кошенильная кислота, которой присвоен международный индекс Е-120. Это и есть загадочный экстракт Кока-Колы. И если вдруг кто-то захочет сэкономить, и приготовить чудо-напиток у себя дома — не отчаивайтесь, в Мексику, за кошенильными самками, вам ехать не придется. Поскольку тут же, под рукой можно сказать, имеется и Армянская Кошениль (Porphyrophora hamelii), и Польская Кошениль (Porphyrophora polonica) которая так удобно распространена в Западной и Восточной Европе и европейской части России. Они так же являются членами надсемейства кокцидов и ни чем не уступают своим мексиканским компадре.
воскресенье, 9 августа 2009 г.
В цитатник!
Г. Л. Олди - "Войти в образ" из цикла "Бездна голодных глаз"
– Ну и не надо, – утешил его Девона. – Просил, говоришь… на коленях, небось, стоял. Не расстраивайся. Сам же видишь, одна надежда на меня. Мы, ненормальные, все такие – судьбоносные…
Девона развернул скрученный в трубку список.
– Садитесь, ребята. Вернемся к нашим баранам.
– Вернемся, – подтвердил Скил, придвигая табурет поближе и думая, что потом, когда все кончится, надо будет не забыть спросить у Упурка – кто же все-таки такие эти самые бараны?…
– Ну и не надо, – утешил его Девона. – Просил, говоришь… на коленях, небось, стоял. Не расстраивайся. Сам же видишь, одна надежда на меня. Мы, ненормальные, все такие – судьбоносные…
Девона развернул скрученный в трубку список.
– Садитесь, ребята. Вернемся к нашим баранам.
– Вернемся, – подтвердил Скил, придвигая табурет поближе и думая, что потом, когда все кончится, надо будет не забыть спросить у Упурка – кто же все-таки такие эти самые бараны?…
Рассказы из за стойки: Полнолуние.
Суббота. То есть начало Понедельника.
Работа закончилась не прилично рано. Хотя посетителей было, хоть отбавляй. Ближе к двум я уже домыл стойку, накормил бюрократов отчетами и пустился рысцой по лестнице к переодевалке. Сбросил широким жестом, нелепый галстук, золотого цвета и длиннющий фартук, который не менее энергично отправился догонять буржуазную петлю, душившую меня на протяжении десяти часов, накинул куртку и направился к сейфу. Кассу даже считать не стал, только отсортировал. Чаевые пусть сама выбирает - я сегодня морально богат. Дверца, как обычно, открылась только со второй попытки. Вечно я Женьки день рожденья, с этой комбинацией путаю. После того как в сейфе оказались все бумажки, и дверца снова закрылась, он как-то, ну очень смачно щелкнул, и был собой весьма доволен. Как и я. Который уже находился снова в баре и с невероятной скоростью щелкал, в щитке, всеми выключателями и рубильниками, которые только попадались под руку.
И вот! Снова этот момент. Я никогда не привыкну к нему окончательно. Никогда не перестану обращать на него внимание. Битых три года я уже за стойкой. И каждый вечер, где бы я не работал, удивляюсь этой внезапной и слепой тишине, когда после всех этих прожекторов и световых хитростей, после всего этого шума и гама с музыкальным фоном (или на оборот), царство хмельных страстей и секундного, не дешевого счастья вдруг обретает свой долгожданный покой. Как будто кто-то кричит «Занавес!». И все огни гаснут. И я, вместе с ними, стою в темноте и чувствую то ли очередную победу, вспоминая все мелочные - а иногда даже веские причины, принесенные прошедшим рабочим днем, для волнения и аккуратной спешки, а может подтверждение, что дело свое все еще люблю, даже многократно больше чем три, или два года назад. А может и то и другое.
Покурив на последок, слушая урчание охладительных устройств, словно уже похрапывающий, не намереваясь со мной прощаться, внимая в себя разряженную атмосферу, я направился к выходу.
На улице благоухание продолжалось. Кто-то меня явно баловал.
Темный, сверкающий асфальт проспекта дал тут же понять что недавно пролил дождь. Впрочем это было ни к чему. Стоило только набрать до боли воздуха в легкие, и становилось ясно, такой свежий букет кислорода, бывает только после проливного, летнего дождя.
Погремев немного ключами, удалось найти подходящий и запереть заведение на целых два дня. В том что домой мне сегодня дорога не светила, пока не светила, не могло быть ни какого сомнения по двум, или даже трем причинам. Моя камера была со мной, в кармане лежала еще двадцатка (а это в Европе не так уж мало) и третья, наиболее весомая причина — полнолуние. Хоть убей, не засну при полной луне. Физически так расположен, что ли? Не знаю. Знаю только что вертелся бы долго и нудно, принимая всяческие позы камасутры до самого, что ни на есть, утра и был бы остаток дня злой как волк.
А светила мне дорогф … то есть, светило мне через дорогу, где с недавних пор резидировал веселый турок, коего имя я никак не мог запомнить. Домой к нему я конечно не приперся. А спустился я в подвальчик, где он не только открыл новое, круглосуточное заведение, но и по-моему действительно там резидировал. Посещал это место мало кто, но те, кого какими-то ветрами мело все-таки по этой круглой лестнице вниз, на кружку пива или еще что-то, тот непременно приходил еще раз. Не было здесь этой скучной линейности и дешевых улыбок, которые в этих краях считались почему-то профессиональными. Никто не надоедал своей наигранностью пытаясь всучить еще чего не будь, тебе совершенно не нужного, под предлогом того же профессионализма. Здесь все было просто. Не по немецки. Почти как у нас.
- О-о-о! Здравствуй коллега! - У турков в Германии (а может и у себя дома), любое приветствие начиналось с этого продолговатого и приветливого «о-о-о».
- Привет, скучал? - И мимолетно еще подумалось, что и он то, моего имени не помнит - «о-о-о».
Как всегда разговор зашел о сфере обслуживания и его новом проекте. Мы много курили. Я пил пиво, а он поддерживал вином. Мы вели горящие споры о «Барной психологии» (все мы психологи) и о том, как стоит управлять своим заведением. Менялись советами, и в конце концов начали травить анекдоты. Уже захлебываясь смехом, я заметил как часовая стрелка, на его золотых, подкралась к шести часам. Значит на улице уже светло. Время в этом подвале, теряет всякое значение, и порой вытворяет дерзкие проказы над посетителем.
Вежливо заявив что мне пора, я собрался в путь, с надеждой обогатить свой фоторепортаж об этом скучном, красивом городе, направившись в сторону центра.
Вся еще пыхтя сигаретой, я фривольно шагал по узким и широким улочкам. На меня смотрели склонившиеся старички, с острыми, высокими крышами и маленькими окнами. Порой их входные двери были на столько низки, что невольно вспоминался Толкин и тут же представлялось как мне на встречу бодро шагает какой-то хоббит, в наряде автомеханика, явно идущий на работу. Обслуживать моторизированные, детские автомобили своих соплеменников, или что-то в этом роде. Были и насупленные, с чрезмерной важностью созерцающие здание современной архитектуры. Но они на столько нелепо смотрелись возле, хоть и сгорбившихся от старости, но все же мудрых старичков, что со временем глаза переставали уделять им, какое-либо внимание.
А я, тем временем, уже приближался к центральной площади, настраивая зеркалку под хмурое утро, шепча ей слова нежности и тепла, которых мне самому так не хватало в последнее время. Здесь, далеко от милой, веселой и энергичной Жени, которой в свою очередь тоже было не сладко, наверное …
- Алька! Бродяга! Чего спать не идешь? Бары и так уже, все закрыты!
Так. Сюрпризы начинаются. Одним словом — полнолуние.
Мне на встречу, бодро шагал, то ли выпивший, а может и просто уставший Витя. Хотя второе было сказано больше из вежливости. За моим соотечественником из за угла показалось еще одно знакомое лицо и я понял что на этом не закончится.
- Эй! Хай Пэп! - Так меня за стойкой зовут. Пэп, или Пеппер (то есть Перец), хотя сама кличка еще из школьных времен, которые я провел кстати тоже в этой стране. Тогда меня называли просто Пфэффэр. И смуглая итальянка по имени Луна, с ударением на «у», так со мной и познакомилась. С тех пор по другому и не называла.
Кто окажутся следующими за углом, было не трудно догадаться.
- Хэй Эл! - Это Тоби. А Эл, это тоже я.
- Здорова старик! Как живешь, чем дышишь? - А это уже Андрэ. Он не франчуз, просто у него Мама - романтик.
- Вот так радость, все ваши морды прямо с утра увидать! И чем это перед Господом Богом провинился?
- Не перчи много, Перчик. Кто кому утро портит, далеко еще не ясно.
На самом деле я был очень рад, встретить всех этих людей так рано утром. И, что главное, так случайно. Одна небольшая радость в жизни, которая будет еще долго вспоминаться. Не ради таких моментов мы живем?
А еще ради друзей.
Наш квартет (Луну, с какой мы позже познакомились, не считая), можно смело назвать «Ка-тэт». Совсем в стиле Стивена Кинга и его драгоценной башни. Мы прошли через трубы и огонь — вместе. Никогда не предавали. Чтили друг-друга, как брат-брата. Всегда и всё делили и по сей день иногда даже, вытаскиваем друг-друга за уши из менее приятных отрывков нашей жизни. А когда я решил вернутся на родину, и мы не виделись два года, меня приняли обратно, как будто никто и не уезжал. И если кто-то в городе, или где-то еще, видел одного или двух из нас, то первым делом сразу спрашивал о местонахождение отсутствующих. С ребятами мне, нужно сказать, очень повезло. Нам всем очень повезло.
Снимков города я конечно не сделал этим утром. Моя камера тут же превратилась в очередную возможность, благодаря которой можно было подурачится. Мы смеялись, будили всю округу своими смехом. Они рассказывали о своем походе в дискотеку и как пытались заставить пекаря, открыть им лавку, воскресным утром, что привело к материализации сонного труженика, который вышол со скалкой выяснять отношения, а Луна, которую испугал один его вид да полусмерти, так громко закричала, что бедняга пекарь тут же проснулся окончательно и спрятался обратно в своей лавке.
И уже когда я рассказывал ту парочку анекдотов, которые подхватил у безымянного турка в его подвале, на горизонте появился странный силуэт.
Поскольку я в сумерках почти слеп, первым его узнал Тоби.
- Ого! Бородатый идет! - Он произнес это с таким восторгом, как-будто не мог поверить своему счастью.
- Что еще за бородатый? - Осведомился Витя.
- Сейчас увидишь. - Андрэ, подхвативший то же восторг, вдруг хитро подмигнул мне. - Готовься снимать, фотограф.
Уже через пол минуты я понял что тут происходило.
К нам на встречу семенил, при помощи переносной опоры для престарелых, этакий, улыбчивый, нет, с лоснящейся улыбкой и вечно почесывающей бороду, пластмассовым гребешком, рукой старик, который явно норовил вступить с нами в контакт.
Тоби почтливо пожал ему руку, и предложил отдохнуть, перед тем как идти дальше. Старичок присел — через пять минут все еще сидел, а мы валялись на полу, корчась от смеха. Было трудно разобрать о чем он нам рассказывал, но делал он это прелестно. Он демонстрировал нам укус настоящей акулы, которую прогнал одним, очень не приличным выражением (по его словам она обидевшись уплыла в слезах), мы стали свидетелями как Бородатый (которого я про себя тут же прозвал Дедом Баназаем) гонял по степям Африки целые табуны бушменов. Когда мы его спросили «Зачем?», он ничуть не затруднившись ответил — Чтоб вели себя как люди. А кодой его выступления, стало знакомство с самим злым гением — Адольфом Гитлером. Он даже при помощи своего гребешка продемонстрировал нам, как оный, во время их знакомства, выглядел.
Прощаясь с ним, мне почему-то подумалось, что и у нас знакомых Сталина хватает. Просто там они по своему с ума сходят — а здесь по своему.
Пока ребята продолжали смеяться по пути, я лихорадочной сосредоточенностью пытался ухватится за что-то, что мне, по моему же мнению, должен был сообщить этот вечер. Что-то, что я упустил в этой суматохе.
Но я так ничего и не придумал ...
Работа закончилась не прилично рано. Хотя посетителей было, хоть отбавляй. Ближе к двум я уже домыл стойку, накормил бюрократов отчетами и пустился рысцой по лестнице к переодевалке. Сбросил широким жестом, нелепый галстук, золотого цвета и длиннющий фартук, который не менее энергично отправился догонять буржуазную петлю, душившую меня на протяжении десяти часов, накинул куртку и направился к сейфу. Кассу даже считать не стал, только отсортировал. Чаевые пусть сама выбирает - я сегодня морально богат. Дверца, как обычно, открылась только со второй попытки. Вечно я Женьки день рожденья, с этой комбинацией путаю. После того как в сейфе оказались все бумажки, и дверца снова закрылась, он как-то, ну очень смачно щелкнул, и был собой весьма доволен. Как и я. Который уже находился снова в баре и с невероятной скоростью щелкал, в щитке, всеми выключателями и рубильниками, которые только попадались под руку.
И вот! Снова этот момент. Я никогда не привыкну к нему окончательно. Никогда не перестану обращать на него внимание. Битых три года я уже за стойкой. И каждый вечер, где бы я не работал, удивляюсь этой внезапной и слепой тишине, когда после всех этих прожекторов и световых хитростей, после всего этого шума и гама с музыкальным фоном (или на оборот), царство хмельных страстей и секундного, не дешевого счастья вдруг обретает свой долгожданный покой. Как будто кто-то кричит «Занавес!». И все огни гаснут. И я, вместе с ними, стою в темноте и чувствую то ли очередную победу, вспоминая все мелочные - а иногда даже веские причины, принесенные прошедшим рабочим днем, для волнения и аккуратной спешки, а может подтверждение, что дело свое все еще люблю, даже многократно больше чем три, или два года назад. А может и то и другое.
Покурив на последок, слушая урчание охладительных устройств, словно уже похрапывающий, не намереваясь со мной прощаться, внимая в себя разряженную атмосферу, я направился к выходу.
На улице благоухание продолжалось. Кто-то меня явно баловал.
Темный, сверкающий асфальт проспекта дал тут же понять что недавно пролил дождь. Впрочем это было ни к чему. Стоило только набрать до боли воздуха в легкие, и становилось ясно, такой свежий букет кислорода, бывает только после проливного, летнего дождя.
Погремев немного ключами, удалось найти подходящий и запереть заведение на целых два дня. В том что домой мне сегодня дорога не светила, пока не светила, не могло быть ни какого сомнения по двум, или даже трем причинам. Моя камера была со мной, в кармане лежала еще двадцатка (а это в Европе не так уж мало) и третья, наиболее весомая причина — полнолуние. Хоть убей, не засну при полной луне. Физически так расположен, что ли? Не знаю. Знаю только что вертелся бы долго и нудно, принимая всяческие позы камасутры до самого, что ни на есть, утра и был бы остаток дня злой как волк.
А светила мне дорогф … то есть, светило мне через дорогу, где с недавних пор резидировал веселый турок, коего имя я никак не мог запомнить. Домой к нему я конечно не приперся. А спустился я в подвальчик, где он не только открыл новое, круглосуточное заведение, но и по-моему действительно там резидировал. Посещал это место мало кто, но те, кого какими-то ветрами мело все-таки по этой круглой лестнице вниз, на кружку пива или еще что-то, тот непременно приходил еще раз. Не было здесь этой скучной линейности и дешевых улыбок, которые в этих краях считались почему-то профессиональными. Никто не надоедал своей наигранностью пытаясь всучить еще чего не будь, тебе совершенно не нужного, под предлогом того же профессионализма. Здесь все было просто. Не по немецки. Почти как у нас.
- О-о-о! Здравствуй коллега! - У турков в Германии (а может и у себя дома), любое приветствие начиналось с этого продолговатого и приветливого «о-о-о».
- Привет, скучал? - И мимолетно еще подумалось, что и он то, моего имени не помнит - «о-о-о».
Как всегда разговор зашел о сфере обслуживания и его новом проекте. Мы много курили. Я пил пиво, а он поддерживал вином. Мы вели горящие споры о «Барной психологии» (все мы психологи) и о том, как стоит управлять своим заведением. Менялись советами, и в конце концов начали травить анекдоты. Уже захлебываясь смехом, я заметил как часовая стрелка, на его золотых, подкралась к шести часам. Значит на улице уже светло. Время в этом подвале, теряет всякое значение, и порой вытворяет дерзкие проказы над посетителем.
Вежливо заявив что мне пора, я собрался в путь, с надеждой обогатить свой фоторепортаж об этом скучном, красивом городе, направившись в сторону центра.
Вся еще пыхтя сигаретой, я фривольно шагал по узким и широким улочкам. На меня смотрели склонившиеся старички, с острыми, высокими крышами и маленькими окнами. Порой их входные двери были на столько низки, что невольно вспоминался Толкин и тут же представлялось как мне на встречу бодро шагает какой-то хоббит, в наряде автомеханика, явно идущий на работу. Обслуживать моторизированные, детские автомобили своих соплеменников, или что-то в этом роде. Были и насупленные, с чрезмерной важностью созерцающие здание современной архитектуры. Но они на столько нелепо смотрелись возле, хоть и сгорбившихся от старости, но все же мудрых старичков, что со временем глаза переставали уделять им, какое-либо внимание.
А я, тем временем, уже приближался к центральной площади, настраивая зеркалку под хмурое утро, шепча ей слова нежности и тепла, которых мне самому так не хватало в последнее время. Здесь, далеко от милой, веселой и энергичной Жени, которой в свою очередь тоже было не сладко, наверное …
- Алька! Бродяга! Чего спать не идешь? Бары и так уже, все закрыты!
Так. Сюрпризы начинаются. Одним словом — полнолуние.
Мне на встречу, бодро шагал, то ли выпивший, а может и просто уставший Витя. Хотя второе было сказано больше из вежливости. За моим соотечественником из за угла показалось еще одно знакомое лицо и я понял что на этом не закончится.
- Эй! Хай Пэп! - Так меня за стойкой зовут. Пэп, или Пеппер (то есть Перец), хотя сама кличка еще из школьных времен, которые я провел кстати тоже в этой стране. Тогда меня называли просто Пфэффэр. И смуглая итальянка по имени Луна, с ударением на «у», так со мной и познакомилась. С тех пор по другому и не называла.
Кто окажутся следующими за углом, было не трудно догадаться.
- Хэй Эл! - Это Тоби. А Эл, это тоже я.
- Здорова старик! Как живешь, чем дышишь? - А это уже Андрэ. Он не франчуз, просто у него Мама - романтик.
- Вот так радость, все ваши морды прямо с утра увидать! И чем это перед Господом Богом провинился?
- Не перчи много, Перчик. Кто кому утро портит, далеко еще не ясно.
На самом деле я был очень рад, встретить всех этих людей так рано утром. И, что главное, так случайно. Одна небольшая радость в жизни, которая будет еще долго вспоминаться. Не ради таких моментов мы живем?
А еще ради друзей.
Наш квартет (Луну, с какой мы позже познакомились, не считая), можно смело назвать «Ка-тэт». Совсем в стиле Стивена Кинга и его драгоценной башни. Мы прошли через трубы и огонь — вместе. Никогда не предавали. Чтили друг-друга, как брат-брата. Всегда и всё делили и по сей день иногда даже, вытаскиваем друг-друга за уши из менее приятных отрывков нашей жизни. А когда я решил вернутся на родину, и мы не виделись два года, меня приняли обратно, как будто никто и не уезжал. И если кто-то в городе, или где-то еще, видел одного или двух из нас, то первым делом сразу спрашивал о местонахождение отсутствующих. С ребятами мне, нужно сказать, очень повезло. Нам всем очень повезло.
Снимков города я конечно не сделал этим утром. Моя камера тут же превратилась в очередную возможность, благодаря которой можно было подурачится. Мы смеялись, будили всю округу своими смехом. Они рассказывали о своем походе в дискотеку и как пытались заставить пекаря, открыть им лавку, воскресным утром, что привело к материализации сонного труженика, который вышол со скалкой выяснять отношения, а Луна, которую испугал один его вид да полусмерти, так громко закричала, что бедняга пекарь тут же проснулся окончательно и спрятался обратно в своей лавке.
И уже когда я рассказывал ту парочку анекдотов, которые подхватил у безымянного турка в его подвале, на горизонте появился странный силуэт.
Поскольку я в сумерках почти слеп, первым его узнал Тоби.
- Ого! Бородатый идет! - Он произнес это с таким восторгом, как-будто не мог поверить своему счастью.
- Что еще за бородатый? - Осведомился Витя.
- Сейчас увидишь. - Андрэ, подхвативший то же восторг, вдруг хитро подмигнул мне. - Готовься снимать, фотограф.
Уже через пол минуты я понял что тут происходило.
К нам на встречу семенил, при помощи переносной опоры для престарелых, этакий, улыбчивый, нет, с лоснящейся улыбкой и вечно почесывающей бороду, пластмассовым гребешком, рукой старик, который явно норовил вступить с нами в контакт.
Тоби почтливо пожал ему руку, и предложил отдохнуть, перед тем как идти дальше. Старичок присел — через пять минут все еще сидел, а мы валялись на полу, корчась от смеха. Было трудно разобрать о чем он нам рассказывал, но делал он это прелестно. Он демонстрировал нам укус настоящей акулы, которую прогнал одним, очень не приличным выражением (по его словам она обидевшись уплыла в слезах), мы стали свидетелями как Бородатый (которого я про себя тут же прозвал Дедом Баназаем) гонял по степям Африки целые табуны бушменов. Когда мы его спросили «Зачем?», он ничуть не затруднившись ответил — Чтоб вели себя как люди. А кодой его выступления, стало знакомство с самим злым гением — Адольфом Гитлером. Он даже при помощи своего гребешка продемонстрировал нам, как оный, во время их знакомства, выглядел.
Прощаясь с ним, мне почему-то подумалось, что и у нас знакомых Сталина хватает. Просто там они по своему с ума сходят — а здесь по своему.
Пока ребята продолжали смеяться по пути, я лихорадочной сосредоточенностью пытался ухватится за что-то, что мне, по моему же мнению, должен был сообщить этот вечер. Что-то, что я упустил в этой суматохе.
Но я так ничего и не придумал ...
суббота, 8 августа 2009 г.
Огрызки, часть первая
- Кто бы подумал ...
Но никто так и не подумал
Стоит мужик в очереди. Голый.
- За зарплатой, наверное.
- Черепаха двигалась с невероятной скоростью.
Подумала улитка.
Но никто так и не подумал
Стоит мужик в очереди. Голый.
- За зарплатой, наверное.
- Черепаха двигалась с невероятной скоростью.
Подумала улитка.
Баллада из Некролога
Вступление
Что-то ойкнуло в сердце.
Я лечу на помостки к Богам,
В которых не веровал
И какими лишь бредил.
Мой поклон перед залом
С почтением — я свою роль доиграл.
Может где-то уж больно был дерзок -
Зато был порой и бессилен.
I
Но ведь правда у каждого, стало быть, своя.
Хоть не каждый окажется в праве,
Как Шекспир говорил, что жизнь это игра,
Так, кажись, что и вовсе без правил.
Я без правил любил, скажу вам, господа.
И без мер, я отведывал счастье.
Мир к нам этот не мил, но теперь уходя, вижу
Он к нам был просто бесстрастен.
Я поверить не смог, я ведь сам осознал, что
Любовь, красота и творение,
Это корни всего, что останется вне,
Когда боль прекратит оживление.
II
Как теперь мне смешно! Наше эго всегда,
Было больше чем что-то иное.
Во вселенной слова, превращаются в звук -
Только в сердце, во что-то живое.
Так зачем же игра в мире праха? Во лжи
Жить достойно, пока кровь бьет в жилах?
Или это антракт перед кодой? Увы!
Боги жмут все плечами уныло.
Как теперь мне смешно, наша вера всегда
Была громче, чем что либо в мире.
Во вселенной слова, превращаются в звук -
Лучше Бог наш бы жил на квартире.
Что-то ойкнуло в сердце.
Я лечу на помостки к Богам,
В которых не веровал
И какими лишь бредил.
Мой поклон перед залом
С почтением — я свою роль доиграл.
Может где-то уж больно был дерзок -
Зато был порой и бессилен.
I
Но ведь правда у каждого, стало быть, своя.
Хоть не каждый окажется в праве,
Как Шекспир говорил, что жизнь это игра,
Так, кажись, что и вовсе без правил.
Я без правил любил, скажу вам, господа.
И без мер, я отведывал счастье.
Мир к нам этот не мил, но теперь уходя, вижу
Он к нам был просто бесстрастен.
Я поверить не смог, я ведь сам осознал, что
Любовь, красота и творение,
Это корни всего, что останется вне,
Когда боль прекратит оживление.
II
Как теперь мне смешно! Наше эго всегда,
Было больше чем что-то иное.
Во вселенной слова, превращаются в звук -
Только в сердце, во что-то живое.
Так зачем же игра в мире праха? Во лжи
Жить достойно, пока кровь бьет в жилах?
Или это антракт перед кодой? Увы!
Боги жмут все плечами уныло.
Как теперь мне смешно, наша вера всегда
Была громче, чем что либо в мире.
Во вселенной слова, превращаются в звук -
Лучше Бог наш бы жил на квартире.
среда, 5 августа 2009 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)